«Православие», как всем известно, есть всего-навсего калька «ортодоксии». Однако современное словоупотребление, а тем более – глубинные процессы, отраженные в таком словоупотреблении, заставляют противопоставить «христианскую ортодоксию» «православному христианству». Под «православием» имеют в виду определенную культуру, систему воззрений и традиций, определенный и сразу узнаваемый стиль. Иконы и купола, просфоры и вода, черные рясы и золотые ризы, юбки и платки, посты и праздники, особый «благочестивый» язык и так далее, и так далее – вся совокупность образов, рождаемых в воображении при упоминании слова «православие». В стиль входит и определенная манера философствования и богословствования, определенный набор тем, особая манера богослужения и внебогослужебного поведения. Вплоть до особого психологического стиля: «смирения» и прочих часто «прелестных» состояний. Это в лучшем случае.
В худшем – заметьте, это будет совершенно одно и то же, просто эмоционально негативно окрашенное – президенты и губернаторы, «православие головного мозга», «военно-патриотическое воспитание», мракобесие, телегония, антиаборты, ряженые казаки и хоругвеносцы. Впечатление крайней, непереносимой убогости – вот первое чувство, возникающее при созерцании этих образов. Но проблема здесь глубже, чем просто деградация. В конце концов, нет ничего фундаментально ужасного в том, что в данной точке пространства-времени православные христиане не на высоте – такое уже бывало и будет еще. Проблема здесь в отходе от христианства к язычеству, в религиозном перерождении. Стихийное язычество «захожан» и вообще «околоправославных» с их поклонением священным веществам, с их верой в заклятья-молитвы и магические ритуалы; монастыри-турцентры, храмы – комбинаты ритуальных услуг, старцы-гуру, сектантство, грубейший материализм и магизм, дичайшие суеверия – все то, с чем РПЦ мсени Сталина вообще-то должна бороться – не говоря о прочем совершенно безумном мусоре, наполняющем головы «иных благочестивых читателей», – лишь предельный пример общего положения дел.
Так, в частности в РПЦ обеспокоены тем что среди молодежи меньшинство называют себя православными. Православные публицисты это серьезно обсуждают. Но как всегда видят корень проблемы, то в советском прошлом, то в оксфордских номиналистах, то в личных недостатках духовенства. В общем, везде кроме структурных изъянов в самой РПЦ.
Значит надо сказать именно о них. Рассмотрим систему ценностей. В мире востребована креативность, умение находить новые и нестандартные решения. Воспроизведение действий по лекалам все больше переходит к приложениям. В РПЦ культивируется привязанность к традиции, даже если эта традиция бессмысленна. Не смей мыслить сам, святые отцы за тебя уже все помыслили. Для развития личности необходима амбициозность, стремление к росту. В мире русского православия амбициозность - грех. Потому амбициозные люди обычно свои амбиции скрывают, совершенствуясь в .... лицемерии. Подхалимство к власти вызывает брезгливость и неприятие даже у верующей молодежи.
Нежелание видеть эти, и еще множество других проблем. Ультимативное требование говорить о РПЦ только позитивное, а если и проблемы то как у КПСС брежневской эпохи «отдельные недостатки на местах». И наконец, требование не обсуждать проблемы РПЦ если спикер сам не принадлежит к РПЦ. Тоже доверия не прибавляет.
Батюшки обсуждают свои пустые храмы. Ну, скажем мягче, недостаточно наполненные. Говорят, что в советские времена, и в 90-е, и даже в нулевые, не было такого. Особенно, на Всенощные перестают люди ходить, особенно в будни. Утешают себя: почему народу нет? Так ведь рабочий день, людям не вырваться. Почему сегодня, в субботу, никого нет? Так ведь на дачах все, у всех хозяйство? Что происходит в Церкви?
Расмотрим ситуацию за последние 30-35 лет. Многие люди в 90-е и нулевые пришли в Церковь не за тем. Думали, что пришли за Христом, а сами искали идеальное человеческое сообщество. Общество, люди, сбежав из социалистического колхоза, атомизировались, индивидуализировались. Кто-то, страдая от этого, пришел в Церковь за общностью и общинностью, за своими воспоминаниями о детстве в пионерских лагерях, за песнями у костра, за старым добрым мифологизированным уютом коммунальных квартир. За своим желанием быть с кем-то рука об руку и плечом к плечу. За единомыслием. Единомыслия не нашли, общинности тоже не нашли, здесь, у нас, тоже каждый сам за себя.
Понятие добра и зла размылось в 90-е ХХ века, а в Церкви это понятие осталось неизменным, хотя бы на словах. Люди читали книжки про монахов, про святых и пришли искать того же в Церкви. Искали добрых, хороших, необыкновенных людей. Многие оказались обмануты. Не нашли таких людей, как в книжках. Увидели, что в обычной жизни Церкви добро и зло так же перемешаны, как в миру. Многие в 90-е устали от отсутствия указаний, как жить. Поэтому в большом количестве в Церковь, которая вдруг провозгласила послушание главнейшей добродетелью, пришли инфантильные безответственные люди, пытавшиеся и пытающиеся переложить ответственность на духоносных старцев и прозорливых духовников. Многих постигло разочарование.
Многие пришли, купившись на многолетнюю проповедь о Церкви как средстве решить все свои земные проблемы. Не справились земными средствами – поможет Бог. Пришли за здоровьем, крепкими семьями, верными мужьями и женами, послушными богобоязненными детьми, за помощью при нахождении работы, за чудесами – не сработало.
Многие пришли за идеологией. Не найдя идеологической опоры вокруг себя, решили, что Церковь – это про сильную, могучую, славную Россию, про государство, преемственность и скрепы. Но получив в последние годы путинское государство в виде мощнейшего источника таких идей, да еще и претворяющего эти идеи в жизнь, перестали нуждаться в Церкви.
Церковное руководство, избравшее для Церкви роль идеологического обслуживания власти и безусловной поддержки всех действий этой власти, оттолкнуло от себя интеллигенцию, которая в большой массе своей оказалась этой власти оппозиционна, и которая, собственно, и наполняла храмы в больших городах.
Несколько имиджево губительных компаний руководства Церкви, таких как поощрение радикальных группировок, вмешивавшихся в ход авангардных выставок и спектаклей, вмешательство местных архиереев в культурную жизнь их епархий, а также неумная компания по захвату Исаакиевского собора, специально направленная именно на рафинированную Петербургскую интеллигенцию, оттолкнули и даже во многом вытолкнули интеллигенцию из Церкви. Просто нецерковную прежде творческую интеллигенцию сделало антицерковной. Причем и по сию пору из церковной среды продолжают генерироваться антиинтеллигентские конфликты, в которых представители Церкви терпят публичное поражение, так как интеллектуальный уровень их оппонентов всякий раз оказывается значительно выше.
Руководство и спикеры Церкви ни разу за последнее десятилетие не выступили в роли ходатаев перед властью за третируемых этой властью публичных персонажей, вообще роль ходатая перед властью о находящихся в узилищах руководство Церкви не считает нужным на себя возлагать. Что приводит к новым и новым обличениям его со стороны интеллигенции. Мало того, Церковь выпросила себе у государства специальные уголовные статьи для защиты себя от внешних врагов. И теперь эта система преследования действует автоматически и уже независимо от Церкви. Каждое уголовное дело «за оскорбление чувств верующих» собирает на наши церковные головы новые и новые угли. И в этих уголовных делах Церковь тоже отказывается выступать в роли ходатая перед властью.
Вообще оказалось, что нецерковная интеллектуальная часть общества подробно и вдумчиво читала Евангелие. В отличие от многих церковных людей. И все претензии, которые интеллигенция предъявляет Церкви, она предъявляет с точки зрения понимания ими именно Евангелия. Церковь в ответ не готова использовать этот факт для вовлечения интеллигенции в дискуссию именно вокруг Слова Божия, потому, что позиция Церкви в этих вопросах вдруг оказывается слабой и антиевангельской.
Церковь отказалась реагировать на голубые скандалы. В России все просто: раз молчат, значит виноваты. Например, на обличения «предателей в рясах» общество отреагировало однозначно – такие обличения в наше свободное время свидетельствуют о внутренней несвободе и тоталитарности Церкви. Напротив, публичное громкое наведение порядка в сфере проповедуемой Церковью половой чистоты стало бы свидетельством, что наши слова не расходятся с делами. Но этого не происходит. Церковь категорически отказалась реагировать на сформировавшийся в обществе запрос на нестяжательную нищую Церковь.
Отрицательный эффект умножается тем, что государство всерьез взялось за прозрачность доходов не только бизнеса, но и граждан. Церковь в своей финансовой деятельности, которая целиком строится на пожертвованиях, отказывается быть прозрачной даже перед теми самыми жертвователями.
Завершение реставрации большинства храмов и монастырей, а также рост благосостояния городского священства совпал с падением доходов граждан страны после 2014 года и по сегодняшний день. Жертвователи, от крупных и до простых прихожан, видят, что Церковь – не самая нуждающаяся в пожертвованиях часть общества. Пожертвования сокращаются.
Произошла и смена поколений среди захожан. Захожан становится меньше. В активную экономическую фазу вошли люди, родившиеся после СССР. Они люди практичные, не связаны преемством, традициями, очень хорошо ориентирующиеся в источниках информации. Не пережившие разочарований 80-90 годов, уверенно стоящие на ногах. Церковь как костыль в обычной жизни, которая предлагает им религиозный минимум «свечечка-водичка-водичка-вербочка», им оказывается не нужна.
Произошла также и смена поколений среди прихожан. Люди, не приученные к насилию над ними, к слову «надо», считающие, что все могут и должны выбирать сами. Практичные. Не тратящие времени понапрасну. В тех делах, к которым приходится себя понуждать, ограничиваются минимумом. Для чего всенощное? Достаточно литургии. Для чего на литургию каждую неделю? Достаточно раз в месяц. А в принципе, хватит и на Рождество и на Пасху.
Отметим и негибкость календаря и устава. Когда зимой все празднуют и путешествуют, Церковь настаивает на посте. Когда летом все едят мороженое, православным детям наливают рыбный суп. Больше 200 постных дней в году требуют от обычного человека быть бОльшую часть времени показательно инаковым. Отступление от внешних проявлений религиозности, как пост, приводит многих к унынию и невозможности вернуться к нормальной литургической жизни.
Обязательность и спасительность постов и правил до сих пор проповедуется больше, чем обязательность Евхаристии. Отказ христианином от причастия и даже просто посещения воскресной Литургии оттого, что человек не смог соблюсти несколько дней поста перед причастием и вычитку молитвенных правил, приобрел в церкви массовый характер.
Еще надо отдельно сказать и про вечерние богослужения. В смешанных семьях, а их много, если один из супругов пытается посещать полностью все воскресное богослужение, вообще нет времени для обычного общения всей семьей. Ни в гости сходить, ни гостей принять, ни в кино, ни в театр, ни за город погулять, ни просто друг против друга посидеть, помолчать.
К этому всему стоит добавить и непонятность богослужения. Сейчас, особенно по мере прихода в Церковь практичного молодого поколения, следует говорить, скорее, о его уходе из Церкви. Они вообще не понимают, что происходит в Церкви. Старшее поколение тоже не понимает и не понимало, но оно привыкло к словам «надо» и «так положено». Молодые не хотят и не будут слушать непонятные тексты. Этих людей они просто теряют.
Вспомним, что мы живем в прозрачном информационном мире. Благодаря ему, в том числе, Церковь потеряла внешнюю сакральность. Оказалось, что в ней есть все напасти обычного мира: вранье, коррупция, стяжание, хамство, властолюбие и лизоблюдство. Как бы они ни пытались закрываться, Церковь, открытая всем ветрам, открыта теперь и всем глазам и ушам. И никто не вредит Церкви больше самих церковных людей.
К этому стоит добавить и кошмар, ужас политических и патриотических проповедей. Вместо Христа очень часто можно услышать с амвона про великую Россию и загнивающий Запад. Если бы сам много раз не слышал, не писал бы. Если я бы не видел людей, которые сбегали из Церкви от таких проповедей в никуда, считая, что это и есть Православие, тоже не придавал бы этому значения.
Закономерно, что следующая проблема – это почти полный провал миссии. При полной свободе Церкви активная миссия не ведется. Никто Слова Божия в мир не несет. Паства не увеличивается количественно. Следует ли считать сложившиеся 1,5 – 2 процента от населения православной когда-то страны в храмах нормой или все же полным профанированием апостоличной природы Церкви?
Обратим внимание и на инфантилизм церковных общин. Отсутствие ответственности за судьбу прихода, за отношения общины с настоятелем, за отношение прихода с архиереем. Часто этот инфантилизм поощряется авторитарностью самих священников. Храм, который не содержит община, общине не нужен. Надо служить в гараже, в квартире, в беседке. Ситуации, когда сельский священник для содержания храма занимается сельским хозяйством, продает туристам сувениры, при доходе в двадцать тысяч рублей ищет спонсоров в столице на конвертик архиерею в тридцать тысяч рублей – это аномалия, это не нормально, это, возможно, даже порочно.
РПЦ МП имени Сталина - это епископская и все зависит у нас от епископов. Думаю, поворот иерархии лицом к людям и к описанным выше проблемам произойдет не от того, что вопросы добра и зла начнут их волновать с какой-то особой силой, а от падения доходов.
Доходы РПЦ МП будут снижаться, дойдет до банкротств приходов, невозможности платить епархиальные взносы в прежних объемах, и отказа священников служить на приходах без доходов. А может, и не будет поворота. Станут мощи из Греции возить не раз в два года, а каждый месяц, и не по нескольким городам, а по всей стране, и не надо будет поворачиваться ни к кому лицом.
В итоге, без кардинальных реформ РПЦ МП обречена на дальнейшую маргинализациию и трансформацию в конфердерацию враждующих межу собою псевдо-христианских сект. Впрочем, об этом в свое время мечтал Гитлер, а Путин де факто реализовал на практике.
Сергей Сербин, историк